«Волга, Волга, мать родная, Волга, русская река...» Как благодарен я тебе за все, что ты мне дала! Лишь только глаза научились видеть, а детский разум — вбирать впечатления, первые из них были связаны с ней — Могучей и полноводной, какой течёт она вдоль берегов Астрахани.

Помню совсем ещё детское ощущение от покачивания в каюте маленького пароходика. Ночь. Рядом со мной мама. Сквозь сон слышу, как поскрипывает на волнах наше судёнышко...

Астрахань была городом многонациональным. Кто только не жил там: и русские, и армяне, и азербайджанцы, и татары, и персы. Может быть, именно игры раннего детства со своими сверстниками — детьми разных народов — способствовали утверждению во мне чувства интернационализма, которое я пронёс через всю жизнь.

Астрахань была удивительно пыльным городом. В этом она занимала если не первое, то, во всяком случае, одно из первых мест в старой России. Почти все улицы были немощёными, и в нестерпимую летнюю жару внезапные порывы ветра поднимали такую пыль, что из окна невозможно было увидеть домов противоположной стороны. Город погружался в пыльную мглу.

Дома в городе были почти все деревянные, одноэтажные с резными, словно кружевными, наличниками и ставнями, которые закрывались на весь день, чтобы хоть как-то сохранить в комнатах остатки ночной прохлады. Из каменных зданий запомнились лишь женская гимназия да губернаторский дом, перед которым находился, как его тогда называли, «губернаторский сад» — любимое место отдыха астраханцев. В городе почти не было зелени, лишь вдоль речек Кутум и Канава росли белые акации. Настоящим оазисом был городской сад «Аркадия», где росли развесистые деревья, цветущие кустарники и масса цветов. Вся эта пышная зелень могла существовать на песчаной, раскалённой почве лишь потому, что садовники-поливальщики орошали её почти беспрерывно из длинных шлангов, под струи которых и мы, ребятишки, бросались с огромным наслаждением.

Гордостью астраханцев был деревянный, довольно вместительный театр, находившийся в этом саду, с довольно неплохой сценой, на которой выступали многие известные в то время театральные труппы, знаменитые гастролёры. Место считалось богатым — денег у астраханских купцов-рыбников было много, и поэтому туда нередко жаловали самые лучшие театральные силы.

В саду «Аркадия» находился ещё большой ресторан с эстрадой и отдельными кабинетами, где купцы задавали такие пиры с цыганами и «реками» шампанского, что молва о них шла по всей России. Здание ресторана тоже было деревянным, поражавшим красотой деревянных кружев, которые украшали его от земли до самой крыши.

Но моё первое знакомство с искусством началось не с театра, а с уличной шарманки. В те времена по городам и сёлам России странствовали бродячие шарманщики. Иногда вместе с шарманщиком бродили девочка или мальчуган, которые пели и плясали под звуки этой незатейливой музыки. Какой жалкий вид был у этих детей, как видно, не родных шарманщику, а выступавших за кусок хлеба. Худенькие, оборванные...

Однако в детские годы игра шарманщиков воспринималась по-другому. Их приход вызывал у ребятишек живейший интерес. Мы с восторгом слушали их музыку и смотрели танцы.

Первое в моей жизни танцевальное выступление состоялось именно под шарманку. Мне было немногим более трёх лет, но я хорошо помню, как выбежал во двор, услышав задорные звуки, и начал плясать. Правда, «плясать» — это не совсем то слово. Просто моё тело откликалось на музыку, подчинялось её ритму, а маленькие ножки делали то, что подсказывала музыка: я прыгал, приседая, размахивал руками, а лицо, как мне потом рассказывали, сияло от удовольствия. С тех пор, как только перед домом появлялся шарманщик, я тут же выскакивал на двор и принимался плясать. От этого занятия меня невозможно было оторвать, приходилось брать на руки и силой водворять в дом. Таким образом, для меня, как и для тысяч других детей, шарманка была первой «консерваторией», познакомившей с волшебным миром музыки. Разумеется, потребность танцевать вызывала тогда главным образом весёлая радостная русская плясовая мелодия.

Нередко водили меня родители гулять и в городской сад. Там играл военный духовой оркестр для увеселения гуляющей публики. Исполнял он популярные в то время вальсы: «На сопках Маньчжурии», «Дунайские волны», «Берёзка» и другие. Нужно отдать должное музыкантам и их капельмейстеру, играли они хорошо, вкладывая в своё исполнение много чувства, настроения.

Слушая музыку, народ всегда плотным кольцом окружал «раковину», в которой размещался оркестр. Зимой музыканты выступали на катке около пристани общества «Кавказ и Меркурий». Это общество было частной пароходной компанией.

С тех пор как себя помню, моё детство в основном прошло на Волге — от открытия ежегодной навигации и до её закрытия. Множество деревянных барж грузилось в Астрахани и с помощью буксиров отправлялось вверх по реке, доставляя грузы в глубь России.

У Астрахани, кроме пассажирских пристаней, тянулась бесконечная линия причалов, где грузились товарные и так называемые товарно-пассажирские пароходы. Проезд на них был много длительнее, но и дешевле, чем на скорых пассажирских теплоходах, и потому ездил на них самый бедный люд со своим скарбом, иногда даже со скотом. Нередко среди этих пассажиров можно было увидеть целый цыганский табор с повозками, лошадьми и массой оборванных, дочерна загорелых ребятишек.

12-футовый рейд — это был своего рода плавучий город. Все его строения стояли на корпусах старых судов, укреплённых с помощью якорей. В тихую ясную погоду я видел с нашего парохода и бакалейную лавку, и лазарет, и почтово-телеграфное отделение, были ещё таможня, и свой полицейский участок, и даже маленькая церковь, золотые купола которой весело блестели на ослепительно ярком солнце. Огромные морские пароходы обменивались пассажирами и грузами с пришвартовавшимся к ним речным транспортом. Проплывало множество барж, которые тащили мощные буксиры, катера и простые лодки сновали взад и вперёд по «улицам» плавучего города. Весь этот разнообразный флот оглушительно гудел, матросы и грузчики перекликались между собой на разных языках. В целом создавалась необычайно красочная, своеобразная картина жизни портового города. Отец мой страстно любил музыку, отлично играл на мандолине, балалайке и других русских инструментах. И вот в зимнее время, когда речники жили на берегу в родном городе, у нас собирались музыканты, образовавшие любительский маленький оркестр. Помню, старший механик играл на флейте, кто-то на баяне, на домре и других инструментах. Так после шарманки и духового оркестра я благодаря родителям весь период своего детства жил в мире музыки. Каких только распространённых в то время мелодий — песенных, плясовых, вальсов, полек, кадрилей, романсов и даже классической музыки — не исполняли наши любители!

Длинными зимними вечерами в нашем доме звучала музыка, и меня только силой можно было уложить в постель. А наутро первым моим вопросом было: «Папа, а когда вы опять будете играть?»

Собирался оркестр не только зимой. Вспоминаю, как на палубе нашего небольшого парохода сидели свободные от вахты музыканты и по необъятной волжской шири разносились звуки вальса «Дунайские волны». На встречных пароходах пассажиры выстраивались у обращённого к нам борта так, что, к беспокойству команды, судно кренилось на одну сторону.

Когда в год начала первой мировой войны наша семья приехала в Петроград, отец как-то сказал мне: «Завтра мы с тобой пойдём слушать оркестр русских народных инструментов под управлением знаменитого Андреева». Это был замечательный музыкант. Он так усовершенствовал нашу деревенскую балалайку, что на ней и сам, и его музыканты свободно исполняли классические музыкальные пьесы. Я помню Андреева — человека высокого роста, с приятным открытым лицом, помню и то огромное впечатление, которое произвела тогда на меня его музыка. С тех самых детских лет утвердилась во мне любовь к русской народной: музыке, к русскому народному танцу. Вероятно, мои реалистические позиции в творчестве, стремление в искусстве отражать живые человеческие образы, вникать в душу народа, в его характер возникли благодаря этим детским впечатлениям. В какой бы стране или местности ни происходило действие моего балета, я всегда подробно изучал все, что касается народного творчества, народной культуры.

То, что заложено в человеке с детства, останется с ним навсегда. Известно, что человеческий ум формируется и развивается всего интенсивнее в ранние юношеские годы. И мне повезло, мои понятия, принципы и убеждения складывались в очень благоприятной обстановке,

Мама моя, Ольга Николаевна Захарова, была человеком удивительной энергии, инициативы, разносторонней одарённости и огромного оптимизма. Жизнь у неё была нелёгкая с раннего детства, но жизнерадостность её не покидала. Природа наделила её незаурядным воображением, была она замечательной рассказчицей. С огромным увлечением, чудесным русским языком, который сохранился у нас в произведениях Островского, рассказывала она всевозможные истории, происшествия, и трудно было отличить, где быль, а где плод её воображения. Во всяком случае, собеседники всегда слушали её с большим вниманием, и, разумеется, постоянными слушателями её рассказов были мы с моей младшей сестрёнкой Лелей. Мама стала и моим первым «балетмейстером». В Астрахани, как и в других провинциальных городах, часто ставились любительские спектакли. В одном из таких спектаклей в доме Балабановых мне поручили роль, в которой я вместе с моей ровесницей Ксешей Балабановой должен был танцевать русскую. Мама учила нас плясать, показывая всевозможные движения, и мы с таким увлечением исполнили свой танец, что собравшиеся наградили нас дружными аплодисментами. Это было моим первым выступлением перед публикой, хоть и на импровизированной сцене.

Плавая на пароходе, приходилось много видеть и человеческой нужды, отчаяния народа. Видел, и много раз, как вдоль песчаного берега, то шлёпая босыми ногами по воде, то взбираясь на прибрежные камни, тянули на канате тяжело груженную баржу бурлаки. Впрягшись в брезентовые лямки, словно нанизанные на канат гроздья, оборванные, почерневшие на солнце люди с огромным напряжением всех сил тянули чужой груз. Насколько же дешёв был людской труд, если хозяева барж предпочитали нанимать бурлаков, а не буксиры! Когда впоследствии я увидел в музее знаменитых репинских «Бурлаком», поразился, с какой точностью и потрясающей выразительностью запечатлел он для потомства то, что было страшным уделом многих обитателей старой России. Потому, наверно, и правда горьковских книг «Детство» и «Мои университеты», которые я прочитал позже, почувствовалась мною особенно остро.

Так постепенно в моем сознании складывалось представление о жизни с её добротой и злом, справедливостью и вопиющей жестокостью.

Наступил 1914 год. А с ним — война.

Призыв в армию отца не коснулся, он был, как тогда говорили, «белобилетником» — освобождённым от военной службы из-за порока сердца. Но на Волге пришлось нам быть недолго. Скоро отец сообщил, что мы едем в Петроград.

Захаров Ростислав Владимирович [р. 25.8(7.9).1907, Астрахань], советский балетмейстер и режиссёр, народный артист СССР (1969) и Казахахской ССР (1958), доктор искусствоведения (1970). Член КПСС с 1951. Окончил Ленинградское хореографическое училище (1926) и режиссёрское отделение Ленинградского театрального техникума (1932). В 1934—36 балетмейстер Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова. В 1936—39 руководил балетной труппой, в 1936—56 балетмейстер и оперный режиссёр Большого театра (Москва). Среди балетов, поставленных З.: «Бахчисарайский фонтан» (положил начало советской хореографической «пушкиниане», шёл в постановке З. в Ленинграде, Москве, Будапеште, Токио, Хельсинки, Белграде и др.) и «Кавказский пленник» Асафьева, «Медный всадник», «Красный цветок» Глиэра, «Золушка» Прокофьева (Государственная премия СССР, 1946) и др. Для творчества З. характерно обращение к идейно-значительным сюжетам, усиление роли драматургии, средств реалистической характеристики балетных образов. Как оперный режиссёр поставил: «Руслан и Людмила» Глинки, «Кармен» Бизе, «Вильгельм Телль» Россини (Государственная премия СССР, 1943) и др. С 1927 З. ведёт педагогическую работу; в 1946—49 директор и художественный руководитель Московского хореографического училища, с 1946 возглавляет кафедру хореографии в ГИТИСе (с 1951 профессор). Среди его учеников Г. Р. Валамат-заде, Е. Я. Чан-га, И. В. Смирнов, Ан Сон Хи (КНДР), Н. Кираджиева (Болгария), И. Блажек (Чехословакия) и др. Награжден 2 орденами, а также медалями.

Соч.: Искусство балетмейстера, М., 1954.

Е. В. Бочарникова. (Большая советская энциклопедия)

7 сентября 2007 года Ростиславу Захарову исполнилось бы сто лет.