Воздушные побратимы (Из книги А.С.Маркова «Революционные были»)
Имена летчиков Щекина и Короткова всегда ставят рядом. И это не только потому, что они служили в одном отряде и почти одновременно вылетали навстречу воздушным пиратам. Они и в Московской школе высшего пилотажа учились вместе. Даниил Щекин происходил из крестьян Рязанской губернии. Отец Анатолия Короткова работал на речном транспорте. Сам Анатолий тоже родился в деревне.
В начале 1919 года и Щекина и Короткова направили в Астрахань. По дороге Анатолий заехал к родителям в сельцо Станово Мологского уезда Ярославской губернии. Позже отец Короткова Сергей Иванович за пишет в воспоминаниях: «Это была наша последняя встреча. Анатолий приехал возбужденный, радостный, говорил без умолку об авиации, стремился скорее на фронт...
Коротков2Помню такой разговор. Я боюсь за сына, за его жизнь, советую ему не быть безрассудным, рекомендую ему учиться дальше, получить звание инженера-конструктора. Анатолий ответил: «Я никогда не брошу штурвал. Я очень люблю авиацию. Если погибну, то смерть будет мгновенной, я уверен, она будет без мучений...»
Когда Анатолий приехал в Астрахань, на вокзале его встретил Щекин. Их дружба была скреплена общими интеесами. Оба они неплохо пели, виртуозно играли на гитаре. В увольнение тоже уходили вместе. И фотографировались вместе. Вот сидят они, обнявшись, на ступенях авиационной мастерской, вот у самолетов, готовых к взлету.
А время этого испытания приближалось. В июне 1919 года начались налеты на Астрахань английской авиации, базировавшейся на острове Чечень. Первый налет был настолько неожиданным, что ни один из наших самолетов не успел подняться в воздух. Англичане улетели, посеяв на улицах города смерть и разрушение.
Лариса Рейснер записала тогда в своем дневнике:
«В Астрахани в Морской госпиталь помещена семья, вернее остатки семьи Крючкова. Они сидели за нищим обедом, когда случаю было угодно сбросить на их дырявую крышу бомбу с английского аэроплана. Все погибло, разорванное, распыленное, похороненное под обломками дерева и комьями земли. Уцелела мать, мальчик восьми и второй — двух лет, которому пришлось до колена отнять ногу.
Мать после операции двенадцатые сутки сидит на больничной койке и держит на руках бессонного ребенка, который не может лежать... Он в изнеможении закрывает глаза, но у него тогда лоб светится такой тайной мыслью, что мать испуганно перестает причитать и развязный доктор отдергивает от неподвижной щечки привыкшие ко всему и неделикатные пальцы. Когда умирают дети, им, вероятно, является вся их небольшая жизнь, отраженная снами, как зеркалом. За час мучений, за одну ночь бреда они переживают целую жизнь и отдают ее без сожалений, как великолепное платье, надетое один раз на праздник и снятое навсегда со всеми цветами и благоуханиями...»
Нельзя спокойно читать эти строки, написанные боевым командиром и талантливой писательницей. То, что пережила Рейснер, мы переживаем вновь. Пережили это чувство щемящей жалости к беззащитным жителям города и астраханские летчики. Командир 47-го авиаотряда Фишер приказал держать машины в полной боевой готовности, чтоб при первых же сигналах тревоги поднять их в воздух.
В полдень 17 июня над городом появилось сразу 18 самолетов типа. «Хавеланд». Половина из них обрушила свои бомбы на аэродром.
Фотограмметрист Васильев писал в своих воспоминаниях: «На наш аэродром было сброшено множество бомб. Был ранен моторист Косицын. Пробито пулями несколько бочек из-под бензина...»
Но и наши самолеты были подняты в воздух. Над городом завязались воздушные бои. Яростно нападали на англичан самолеты Фишера, Колана, Щекина и Короткова. Вот Коротков взмыл на «Ньюпоре» ввысь и оттуда стремительно стал падать на английский «Хавеланд», строча из пулемета. «Хавеланд», обладая большой скоростью, пытался уйти из-под обстрела, но наперерез ему уже шел Щекин. «Хавеланд» вильнул в сторону, было уже поздно — пулеметная очередь прошила его мотор. Самолет англичанина вспыхнул и, словно подбитый коршун, рухнул вниз.
Коротков вновь набирает высоту, и снова Щекин сдерживает уходящего противника. В этом бою они сбили четыре английских аэроплана. Один упал недалеко от аэродрома. После боя Щекин и Коротков сфотографировались на его обломках. Сидят два русских парня, сосредоточенно рассматривая покореженный заморский мотор. Они знают твердо — враг не будет летать безнаказанно над советской Астраханью. Интервентам не помогут ни новейшие моторы, ни чистейший бензин.
Умелые боевые действия астраханских авиаторов были отмечены представителем Реввоенсовета Южного фронта Сергеем Мироновичем Кировым в специальном приказе:
«1. Командиру 47-го авиаотряда т. Фишеру за постановку дела по вверенному ему отряду, летчики которого, равно как и сам командир отряда т. Фишер, совершали неоднократные самоотверженные полеты в весьма трудных условиях, объявляем благодарность.
2. Военным летчикам 47-го авиаотряда Короткову и Щекину за смелые боевые полеты, сопровождавшиеся продолжительными боями в воздухе с превосходящими силами противника, выдать денежные награды в размере 5 тыс. рублей каждому...»
19 июня прилетело три вражеских самолета. Навстречу им мог подняться лишь один наш. Для остальных не хватило бензина.
Вот как описывала этот поединок Лариса Рейснер:
«Навстречу трем низко летящим хищникам из-за леса поднимается наш неуклюжий одинокий аэроплан. Он чувствует в своем нежном и неустойчивом механизме вредную, разъедающую «смесь», которая застревает в тончайших сосудах, дает перебои и ежеминутно грозит иссякнуть. Это безнадежный полет.
Летчик пренебрегает сетью волокнистых облаков, плывущих в воздушном море белым полуостровом, и прямо с земли, не кружась, но поднимаясь круто и шумно, как воин в полном тяжелом вооружении, взбегает на вершину незримой воздушной горы.
Кто он, неизвестный летун, сердце каких царей стучит в его груди, какая кровь героев внушает эту безрассудную, ни с чем не сравнимую прямоту его полета?
Там, внизу, лежит беззащитный город... И все-таки он поднимается. Уже слышен в небе треск пулеметов и немного выше неприятельских машин курятся белые дымки дыма; это с берега единственная пушка, медленно поворачивая циклопический глаз, нашла отдаленную цель и бросает в пространство смерть.
Они ушли. Они не выдержали этого неукоснительного сближения. Вот уже далеко блестят их чешуйчато серебряные спины и едв доносится враждебный гул.
Широкой радостной дугой плывет домой наш аэро. Верно, сейчас лицо летчика под маской бело, и каждая его черта закончена и огромна, а глаза пристальны и блестящи...»
Рейснер не знала фамилии летчика, не видела его в лицо, но одно она знала твердо — в его груди бьется сердце храбреца.
Этим летчиком был Даниил Щекин, невысокого роста, с копной темно-русых волос, с насмешливыми серыми глазами на слегка скуластом обветренном лице.
За его полетом в тот день восхищенно следил и Сергей Миронович Киров. Через несколько дней он подписал приказ:
«Военного летчика т. Щекина за продолжительный и исключительно самоотверженный и отважный полет 19 июня сего года, сопровождавшийся боем в воздухе одновременно с тремя неприятельскими аппаратами, в результате которого противник обратился в бегство, представить к высшей награде РСФСР — ордену Красного Знамени.
Представитель Реввоенсовета Южного фронта С. Киров»
Сергей Миронович понимал, насколько тяжело положение наших летчиков, не имеющих хорошего бензина и запасных частей. Он направил телеграмму в Реввоенсовет Республики, копию — В. И. Ленину: «Английские аппараты продолжают систематически бомбардировать Астрахань. Прилетают по четыре, по пять боевых машин. Кроме того, имеются неприятельские аэропланы на Гурьевском, Лаганском и других направлениях. Мы же располагаем только 47-м авиаотрядом, имеющим лишь одну исправную машину «Ньюпор-23», остальные три машины вследствие непрерывных боевых полетов требуют продолжительного ремонта, который производится здесь. Летчиков в отряде четыре. Необходимо в самом срочном порядке выслать разведочные машины для дальних разведок типа «Альбатрос», «Альфауге» или «Румлер», а также истребительные машины типа «Викерс», «Сопфич» или «Ньюпор-24-бис». Кроме того, если не получим ожидаемый бензин, то положение с топливом критическое...»
Вскоре в Астрахань было направлено пять аэропланов. Из них три истребителя. Об этом специальной телеграммой сообщил Кирову В. В. Куйбышев. С бензином дело обстояло хуже. С. М. Киров распорядился собрать эфир во всех аптеках Астрахани. Эфир смешали со спиртом и этим «горючим» заправляли самолеты.
Кроме того, из Астрахани в Баку была отправлена специальная экспедиция. При помощи бакинских большевиков из города нефти доставляли бензин тайно в баркасах и рыбницах. Сквозь кольцо вражеских кораблей по бурным волнам Каспия утлые суденышки совершали героические рейсы. Бензин шел не только для нужд защитников Астрахани, но и отправлялся на другие фронты. «Всего из Баку через Астрахань было переправлено в Советскую Россию до двадцати тысяч пудов бензина».
Под Чёрным яром (Из книги А.С.Маркова «Революционные были»)
После падения Царицына белые войска делают попытку с ходу взять Астрахань. Над городом с вражеского аэроплана были сброшены листовки, где говорилось, чтоб жители готовились к встрече генерала Деникина, который въедет в Астрахань на белом коне.
Гражданам советовали одеться в праздничные одежды и встретить «освободителя» хлебом-солью.
Но по-иному рассуждали астраханские рабочие, воины Красной Армии. Они знали о распоряжении В. И. Ленина — «Астрахань защищать до конца».
В дни, когда пороховые тучи все сильнее заволакивали небо над Астраханью, 47-й авиаотряд должны были перебазировать в Ахтубу. На новое место расположения первыми на самолете «Сопвич» вылетели командир отряда Фишер и летчик-наблюдатель Голубев.
Согласно указанию командования, они должны были приземлиться севернее Ахтубы на небольшой ровной площадке. Но утром к Ахтубе прорвалась конная группа генерала Улагая. Ничего не подозревавшие летчики спокойно приземлились на сухую, потрескавшуюся землю.
Не встревожились они и когда к ним поскакали, размахивая пиками, всадники. Летчики думали, что это свои. И казаки вначале приняли прилетевших за своих.
Они бросились обнимать красных авиаторов, но тут один из казаков опознал своего станичника Голубева.
— Стойте, это же краснюки! А вот Голубев-совдеповец!—закричал казак и выхватил шашку. Голубев выдернул револьвер, но выстрелить не успел. В куски изрубили летчика казаки, а Фишера скрутили и повезли в Царицын. Его не убили лишь потому, что он заговорил по-немецки и этим сбил казаков с толку. В штабе белых, в Царицыне, он начал говорить по-испански, который когда-то учил в детстве. Ему никак не могли подобрать переводчика. Так и просидел он в каземате до освобождения Царицына советскими войсками.
Летчики с болью восприняли известие о неудачной посадке Фишера. (Тогда считали, что вместе с Голубевым погиб и он.) Командиром отряда был назначен Иосиф Машкевич. Он перебазировал самолеты ближе к линии фронта, чтоб не расходовать бензин на дальние перелеты.
2 сентября Анатолий Коротков пишет домой письмо, лаконичное, но полное внутренней энергии:
«Действующая армия. Здравствуйте, папа, мама, дедушка, Лиза, Нора и Аркадий. Письмо я ваше получил только вчера, а до этого времени был на фронте, где из нашего отряда было выдвинуто боевое звено, и только вчера приехал в Астрахань.
Дела на фронте у нас очень хорошие, не знаю, как у вас там?»
Враг же настойчиво рвался к Астрахани. 25 сентября противник занял Соленое Займище. Шли ожесточенные бои за Черный Яр. Очень важен был Черный Яр как опорный пункт для всего Астраханского фронта. Сюда прибыли Киров, Куйбышев и Фрунзе. Они не только внимательно осматривали оборонительные сооружения, разрабатывали планы контрударов наших войск, но и интересовались боевыми действиями красной авиации, Валериан Владимирович Куйбышев считал, что лучше всего понять картину боя можно, наблюдая за сражением с большой высоты.
Елена Владимировна, сестра Куйбышева, писала в своих воспоминаниях: «Куйбышев решил подняться на самолете в воздух. Его пытались отговорить, но безуспешно, он и слушать не стал.
И вот несколько наших самолетов поднялись в воздух, чтобы принять бой с противником. На одном из них в качестве летчика-наблюдателя был Валериан Владимирович.
Белые проиграли этот бой. Потеряв два самолета, они поспешно улетели. Летчик, на машине которого находился Куйбышев, рассказывал, как бесстрашно вел себя Валериан Владимирович во время этого боя.
О героизме наших летчиков под Астраханью Валериан Владимирович любил рассказывать, вспоминая гражданскую войну, но ни словом не говорил о том, что тоже участвовал в воздушных боях. Когда его спрашивали об этом, он уклончиво отвечал:
— Да, мне тоже пришлось немного полетать.
Почти ежедневно наши самолеты уходили на боевые задания. Чаще других навязывал воздушные бои противнику Щекин. Однажды у него «заело» пулемет, но вместо того, чтобы лететь на аэродром, он продолжал атаковать вражеские самолеты. Он прогнал их, не дав возможности корректировать артиллерийскую стрельбу.
30 сентября над Черным Яром его атаковало несколько английских истребителей. Пулеметные очереди буквально изрешетили самолет героя. Кренясь на правое крыло, аппарат стал все стремительнее приближаться к земле.
Летчик, видимо, старался спланировать. Казалось, он заденет колокольню Черноярского собора, но самолет метеором пронесся над ней и рухнул в Волгу, взметнув огромный фонтан воды. На дне великой русской реки похоронен бесстрашный летчик. На берегу был найден простреленный и окровавленный авиационный шлем Щекина. Видимо, теряя сознание, летчик сорвал его с головы.
Узнав о смерти друга, Анатолий Коротков ушел от аэродрома подальше в степь, лег в густую, зазеленевшую от первых осенних дождей траву и беззвучно заплакал.
На другой день он был уже в воздухе и, проносясь над позициями белых, почти в упор поливал их свинцовым дождем. Он будто хотел рассеять, вогнать в землю всю эту белогвардейскую нечисть. Его тяжелый, неповоротливый «Спад», работавший на плохом бензине, казалось, дрожал от злости. Эту машину было принято называть «Гроб». Но Короткое отшучивался: это еще смотря кому гроб. На, казалось бы, безнадежно устаревшей машине он проделывал чудеса.
Санитарка авиационного отряда Варя Мизинова много лет спустя писала: «Несмотря на ветхость и тяжесть самолета «Спад», Короткое все задания выполнял безукоризненно, всегда исключительно смело вступал в бой. На его счету было немало сбитых самолетов. Иногда по возвращении с задания Короткое делал «мертвые петли» и другие фигуры высшего пилотажа, и «гроб» был послушен ему. Короткое говорил, что летать— это значит жить».
Но жить ему оставалось немного. 20 октября в район Черного Яра вылетели почти все летчики отряда во главе с командиром Машкевичем. Сбросив бомбы в глубоких тылах белоказаков, они возвращались на аэродром.
У самого Черного Яра двигатель самолета Короткова вдруг заработал с перебоями. Вскоре мотор заглох. Коротков стремился, планируя, дотянуть «Спад» до линии своих окопов. И дотянул, врезавшись позади окопов в кочковатую, перепаханную снарядами землю.
Машкевич сделал несколько кругов над упавшим самолетом, но сесть поблизости было невозможно. Внизу шел бой. Возвратившись на базу, он спешно послал к месту падения Короткова медицинскую сестру с медикаментами.

Еще раз вернемся к воспоминаниям Вари Мизиновой:
«Переправившись на лодке через Волгу, в штабе командира Андрея Клочкова я узнала, что Короткова уже отправили в Петропавловку, там ему оказали первую помощь, перевязали раны, но он вскоре умер. Я поехала в Петропавловку.
Там председатель сельского Совета раздобыл лошадей, сделал гроб, и я привезла тело Короткова в Ново-Николаевку, а оттуда — в Баскунчак. Гроб с телом героя установили в отдельный вагон, товарищи из отряда проводили его в Астрахань и похоронили в саду «Колизей», где над его могилой поставили скромный памятник с пропеллером». (Здесь нужно отметить, что Короткова похоронили рядом с погибшим в авиационной катастрофе 1 мая 1919 г. летчиком Уткиным. В 1959 г. в связи с реконструкцией набережной затона прах летчиков перенесен на Астраханское городское кладбище.)
Центральные «Известия» опубликовали некролог о гибели Летчика. Там говорилось, что в лице Короткова «красная авиация потеряла смелого самоотверженного летчика, высоко понимавшего свой революционный долг».
Теперь почитаем воспоминания Митрофана Васильевича Васильева, который был послан вместе с мотористом Иосифом Прокопьевичем Бирюковым на место катастрофы, чтоб сфотографировать, разобрать и увезти ценные части самолета, на котором летал Коротков.
Васильев писал: «Со стороны степи Черный Яр был опоясан линией окопов и проволочных заграждений. Метрах в ста сзади наших проволочных заграждений лежал разбитый самолет Короткова. Мы подошли к самолету и стали его рассматривать. Нас начала обстреливать артиллерия противника. Снаряды ложились вначале вдалеке, а потом все ближе к самолету.
На северо-западе была деревня, занятая белыми, километрах в пяти. Очевидно, с церковной колокольни нас хорошо было видно в бинокль. Нам пришлось укрыться в окопах. Стрельба прекратилась. Выждав время, мы снова стали двигаться к самолету. Стрельба опять возобновилась. Таким образом мы и работали целый день.
Сфотографировали самолет, сняли некоторые части. В тот день стояла хорошая солнечная погода. Все было спокойно, если не считать артиллерийской стрельбы с перерывами. Но вот вечером, перед заходом солнца, около деревни, занятой белыми, поднялись клубы пыли и началось какое-то движение. Из расположения белых двигалась конница. Широкая полоса по всему горизонту. Все ближе и ближе казачья кавалерия. Напряженный момент.
Мы залегли в окопе. А конница мчалась и была уже хорошо видна. Но вот перед фронтом их атаки появились три наших самолета. Самолеты идут по фронту. Вот они уже над конницей. Но что это? Они уже
пролетели над казаками, не сбросив ни одной бомбы.
Или они не заметили конницы, или у них не было бомб?
Самолеты улетели к Волге, а конница движется на нас. Уже можно различать каждого всадника. Они уже на расстоянии ружейного выстрела. Можно целиться, выстрелить, попасть в цель. Красноармейцы молчат, не стреляют. Самолеты развернулись на сто восемьдесят градусов. Нет, они заметили белоказаков, хорошо поняли, что надо делать, и снова повисли над конницей. Они нарочно хотели подпустить атакующих на ружейный выстрел. Одна, другая, третья... Десятки бомб посыпались на головы белоказаков.
Это были авиационные 5—10-фунтовые бомбы со шпорами, специально по кавалерии. В это же время раздались залпы из красноармейских окопов.
Трудно представить, что делалось в рядах белоказаков, лошади дыбились, падали, задние налетали на передних...»
Поле усеялось трупами. Почти никто из белых не ушел из этого огненного кольца. Так мстили летчики за смерть Короткова и Щекина.
Затем на полковом аэродроме состоялся митинг, посвящённый памяти Короткова. Летчики составили теплое письмо отцу Анатолия и со специальным посыльным отправили ему вещи сына — наручные часы, охотничье ружье и френч. В письме летчики заверили Сергея
Ивановича, что не за горами те дни, когда белые армии будут сокрушены в прах.
3 января 1920 года был взят Царицын. 47-й авиаотряд перебазировался вслед за наступающими частями в Сарепту, а в мае уже был в Ставрополе.
Решением исполнительного комитета Астраханского областного совета депутатов трудящихся № 204 от 1 апреля 1959 года братская могила военных авиаторов поставлена под охрану государства.