Мы идем по главной улице районного села Икряное и обсуждаем маршрут предстоящей поездки. У нас большой выбор: десятки рыбацких колхозов, моторно-рыболовных станций, рыбокомбинаты и заводы, заповедники — все богатства волжской дельты и каспийского взморья. Перебираем одно название за другим и никак не можем остановиться на чем-нибудь определенном. Наконец мой спутник, корреспондент астраханской газеты «Волга» Иван Михайлович Зверев, решительно предлагает:

— Сбегаем на «Мартышку»! Увидите тоню в натуральном разрезе.

Иван Михайлович изъясняется, как заправский рыбак. Приходится поминутно пополнять скудный пока запас местных выражений. У рыбаков «сбегать» означает «сплавать». Вспомнилось, что так говорят и северные поморы. Тоня — место притонения неводов. Откуда «Мартышка» — мой собеседник не знает.

Баркас «Молодая гвардия» застрелял прозрачным дымком, и мы «побежали».

Глядя на воду, Иван Михайлович радует   новым,   необычным словечком:

— Подсвежка идет...

Внизу нет ничего примечательного, кроме мутновато-желтой воды. Это и есть подсвежка — пришедшая с верховий вешняя, свежая вода. С ее появлением в дельте Волги открывается путина. Нынче верховая вода запаздывает. Капризная весна — одно, а другое — плотина Куйбышевской ГЭС и растущее за нею новое море. Уровень воды в дельте на восемьдесят сантиметров ниже обычного. Об этом всюду разговор: на улицах Астрахани, в райкомах, на палубах «речного трамвая», в колхозах... Всюду один и тот же животрепещущий вопрос: как пойдет лов? Специалисты опасаются предсказывать, каким будет ход рыбы. А рыба уже пошла.

— Смотрите, мартыны нащупали косяк, открыли путину, — обращает внимание Зверев на стаи чаек.

Птицы одна за другой камнем падают на воду. Всплеск — и крылатые рыболовы взмывают вверх. В клювах солнечными зайчиками блестит серебряная чешуя рыб.

Время путины, а мы пока наблюдаем, как промышляют рыбу чайки-мартыны. Действительно, весна накуролесила нынче!

Сзади, над головой, что-то затрепетало, словно птица крыльями. Обернувшись, вместо птицы вижу загорелую руку, держащую древко белого флага. На руке татуировка: «Вова». Так зовут нашего капитана. Он «отмахивает» встречному буксиру, за которым тянется караван посудин мрачно-смоляной окраски.

— Первый улов тащит, — поясняет Зверев, кивая в сторону каравана рыбниц.

Где-то там, внизу, поближе к морю, уже берут добычу. Иван Михайлович предвещает близкую встречу с рыбаками. Она действительно вскоре происходит, эта встреча, но а несколько своеобразной обстановке.

Из рубки раздается раздраженный голос.

— Штрафануть бы их, дьяволов! — ругается капитан. — Хоть на берег выбрасывайся...

На нашем пути непроходимым препятствием протянулась кривая пунктирная линия неводных поплавков-балберов. Мы сталкиваемся с первым, невинным, как здесь считают, нарушением законов речного рыболовства. Нельзя перехватывать неводом больше двух третей ширины русла, а перед нами остается свободной едва ли седьмая часть протоки. Баркас идет впритирку к сетевой стенке. Нам грозят две неприятности. Первая — намотать на винт четырехсотметровый невод. Вторая — врезаться в мель. Что предпочесть из двух зол, трудно решить.

К счастью, все кончается благополучно. Обойдя дугу из балберов, капитан выруливает на глубину, вытирает вспотевший лоб и благодушно грозит кулаком в сторону лодки с девушкой-фонарщицей на веслах. Рыбачка отвечает задор истым смехом.

Теперь мы уверенно «бежим», лавируя между неводами и приближаясь то к правому, то к левому берегу. Смотрим, как на песке иногда извиваются аршинные осетры. Вот рыбак-удачник, стоя на бударке, показывает красивую, отливающую перламутром рыбину. Это дорогая и очень редкая в последние годы добыча — белорыбица. Приспела ей пора идти на нерест, и она отправилась в далекое путешествие, за тысячи верст, в реку Белую, и в самом начале пути оказалась в вобельной сети, в «прилове».

Все чаще навстречу попадаются буксиры с прорезями и рыбницами. Все чаще над головами, поздравляя рыбаков с первым уловом, трепещет белый флаг в руке капитана. Чайки, отяжелев от обильного корма, кружат над рекой, выбирают место для отдыха. Но нет им, кажется, тихого пристанища. Всюду кипит работа. Со стороны она выглядит легкой и приятной, как воскресный выезд на рыбалку, а сколько в ней трудового напряжения!

— Скоро ли «Мартышка»? — справляюсь у Зверева.

Он протягивает вперед руку. На отлогом берегу видны дома. У причала — баркасы, рыбницы. Снуют лодки-бударки. Еле различаются фигуры людей.

Минут через сорок выходим на берег. Из невода вычерпывают воблу. Нет конца-краю этой процедуре. Наполнена одна лодка, подходит вторая, а рыба ещё кишмя-кишит в неводе.

— Это что! — недовольно говорит рыбак в фуражке военного образца, недавно, видимо, уволенный из армии.— Штук много, а весу мало. Мелкая воблочка.

Вот и напиши про богатый улов!

Другой рыбак не дает разочароваться, обнадеживающе говорит:

— Ничего, попозже подойдет крупная.

Недалеко от электролебедки стоит изрядно заржавевшая машина. Рыбак в фуражке с малиновым околышем с усмешкой машет рукой!

— Механизация наша... Пожилой рыбак, с обветренным, будто продубленным лицом, добавляет:

— Горе наше! Смотреть не хочется.

Звеньевой Семен Кондратьевич Бухтояров приглашает нас в дом-общежитие. Мы становимся жартвой рыбацкого гостеприимства, невольно повторяем бессмертный сюжет «Демьяновой ухи». Нас угощают рыбой, все время приговаривая:

— Наш обычай такое: объедков не оставлять!

За рыбой следует неизменный чай. Семен Кондратьевич напоминает про машину.

— Вы машиной интересовались. Неводонаборочная называется. Видали, наверно, вручную невод набираем. Привезли как-то эту машину. Нате вам, рыбаки, подарочек, облегчение. Оставили на берегу, а до ума не довели. На ней работать опасно: током бьет. Эмэрэсовцы объясняют: изоляция плоха. Вы же техники, инженеры, электрики! Возьмите и наладьте! Какое там! Вот так нес механизируют. Первейший вопрос, считаю. Государственного масштаба. Или вот вам пример. Механизированный пятной кол. Где он? В договоре колхоза с МРС значится. Посмотрите договор — там полная механизация.

Мы видали, как пригоняют невод. Один его конец тенет электролебедка, а на другом конце рыбак, пятчик, втыкает е землю деревянный кол, накаливается на него, чтобы не упустить невод, потом перебегает с ним на новую точку, «пятится» к месту притонения.

— Ухекаешься с ним, с колом этим, — говорит Бухтояров. — На одном конце электричество, а на другом пятчик в силе с ним соревнуется. И вот что удивительно! Ездят к нам люди высоких должностей. Как путина, жди гостей. Из района — раз, из Астрахани — два, из министерства, из семой Москвы, — три. А то, бывает, соберутся все инстанции сразу — на берегу тесно. А машина все ржавеет и ржавеет. Хотя бы убрали, чтоб глаз не мозолила. На днях замминистра—Горюнов, что ли?— пробежал. Не знаем, может, тоже не заметил неводонаборочную?

Семен Кондратьевич смеется и подливает в стаканы каленого кипятку, хотя нас и так пот пробирает.

На прощание звеньевой еще раз говорит:

— Первейший вопрос — наши эмэрэсы! Что-то тут не там, я считаю.

...Подплываем к другой тоне — «Нижне-Пионерской». Слышатся высокие девичьи голоса. Набирая невод, рыбачки поют:

Нам работать трудновато

Без наборочных машин,

А товарищ наш Завьялов

Не заботится о них.

С рифмой не все ладно, но Слушатели каждый куплет сопровождают дружным смехом. Александр Михайлович Завьялов, бригадир, о котором поют девушки, смущенно улыбается:

— Что я могу поделать? Скандалил с эмэрэсовцами.

И тут та же неводонаборочная машина! И тут те же упреки в адрес MPC! Не случайно, видно, одно и то же волнует и старого рыбака с «Мартышки» и молодых рыбачек из колхоза «Красный моряк» Надю Тарасову и Нину Максимову — авторов частушек на злобу дня.

Подобно МТС в сельском хозяйстве, МPC — моторо-рыболовные станции — призваны на договорных началах обслуживать производственные нужды рыбацких артелей, снабжать их орудиями лова и новейшей рыбопромысловой техникой. Естественно, что состояние МРС тревожит колхозников.

…Под вечер мы заходим а правление колхоза «Красный моряк». Геннадий Иванович Супренков, председатель, крайне удивлен:

— Каким ветром вас затянуло? Наше Седлистое все объезжают. Боятся от воды оторваться.

Рыбацкое село Седлистое расположено в стороне от главного русла волги. Мы прошли туда пешком, не подозревая, что совершаем достойный удивления поступок. Нам хотелось посмотреть «средний» колхоз,

О Седлистом редко вспоминают, когда надо привести особенно яркие факты — будь то хорошие, будь то плохие. Звонкой славы нет у здешнего колхоза, хотя он аккуратно перевыполняет планы.

— Мы на отшибе сидим, — говорят в Седлистом, — не то, что соседи-рекордисты из Зюзина. О них, не переставая, во все дуды дудят. И в списках оштрафованных браконьеров они впереди, а мы позади. Что поделаешь? Мы ив любим с рыбоохраной встречаться, а у соседушек есть искусники и на доске почета покрасоваться и с инспекторами за ручку здороваться.

Побывать в Зюзине не удалось, чтобы познакомиться с «искусниками». Однако еще в Астрахани нам говорили, что в колхозах завелись «почетные браконьеры». Они перевыполняют план за счет облова запретных зон и действуют так тонко, что числятся и в списках обловщиков и на досках почета. Седлистое и тут составляет исключение.

Как ни заманчива тема браконьерства, но нас больше привлекли МРС — «первейший вопрос», по мнению Семена Кондратьевича Бухтоярова.

…Геннадий Иванович приглашает посмотреть хозяйство. Есть в колхозе сад на восемьсот деревьев, фермы, огороды, посевы кукурузы. Но вот беда! Беспризорно сельское хозяйство в рыбацких колхозах. Приобрел какими-то путями колхоз   трактор «Беларусь», а цеплять к нему нечего. Точно из архива, из склада утиля выкапываются конные плуги… МРС не обслуживают сельское хозяйство рыбацких артелей, а МТС тут нет.

Проходим по берегу Гаванной протоки. У приемки шум, крики. Становимся свидетелями очередного недоразумения. Окруженный рыбаками приемщик кричит:

— Не возьму «незаконник»!

— Меряй правильно! Какой «незакониик»? Не верим твоим палочкам! Вобла обрезная! Одиннадцать ровно!

Сыр-бор разгорелся из-за одного миллиметра. Воблу меньше одиннадцати сантиметров принимать не положено. И ловить нельзя. Это «незаконник». Но... меряют рыбаки — одиннадцать! Меряет приемщик — не хватает одной линии на палочке. У приемщика целая охапка таких палочек. Для всех пород рыб. Химическим карандашом на палочки нанесены деления. Действительно, трудно поверить, что такой «инструмент» точен до одного миллиметра. А почему, если нужна такая точность, не снабдить приемщиков стандартными линейками с клеймом Палаты мер и измерительных приборов? Легко представить, что случилось бы, если бы продавцы в магазинах тканей измарали штапель и ситец самодельными «палочками».

А разве только «палочки» здесь в ходу? Существует два метода измерения. Мелкую воблу измеряют «от середины глаза до нижнего пера», а крупную — от «рыла до хвоста». Нужны ли два способа измерения? Кого ни спросишь на специалистов, никто не может вразумительно ответить, к чему такая премудрость. А рыбаки говорят:

— Раньше был один способ: глаз — нижнее перо. Теперь два. Мы и думаем: нет ли тут хитрости? Вобла измельчала — давайте измерять ее от рыла. Все-таки цифра побольше. Все-таки хоть видимость большего размера рыбы. Кого же мы обманываем? От этого в весе вобла не прибавится!

По дороге в рыболовецкие бригады Геннадий Иванович делится своими наблюдениями:

— Служил я в бомбардировочной авиации. Сам я летчик. Сложная техника, правда? Но изучишь — все ясно, все точно. А тут чем глубже вникаешь, тем больше ребусов. Скоро три года, как я председателем, и никак не пойму вот такой тонкости. Поймали вы в море леща на два килограмма — вам платят за него два рубля. Поймали точно такого леща в реке — получите рубль двадцать. Слушайте, что дальше получается. Идет по реке караван с моря. Рыбаки-бударочники уже поджидают его. Зачем сдавать рыбу по речной цене, когда есть морская? И речному рыбаку выгодно дороже сдать и приемке: сверхплановый улов! По сводке выходит: в море рыбы много, в реке — мало. Не сводка, а кривое зеркало. Главное — людей соблазняем обходить инструкции, хитрить. Не пойму: зачем две цены? Хорошо, что мы на отшибе, — шутит он в заключение. — Меньше соблазнов.

У берега стоит мотоневодник, а на его рабочей площадке высокий, стройный, похожий в своих резиновых ботфортах на героя из «Трех мушкетеров» рыбак. Су-преикое кричит ему:

— Как дела?

Рыбак, словно аплодируя кому-то, петь раз хлопает ладонями над головой.

— Пятьдесят центнеров! — говорит Супренков. — Это бывший наш штрафник Михайлов. Снял его как-то ни за что, ни про что директор МРС. До области дело дошло.

Михайлов ловко прыгает на песок и, узнав, откуда мы, весело спрашивает:

— На штрафного приехали посмотреть? Весь тут... Перед вами.

От всей его фигуры веет мужеством, силой.

— И сейчас еще зовут так? — спросил Супренков.

— И сейчас величают, — отвечает Михайлов. — Видно, останется за мной такой титул. Да… Пустяшное дело, а след остался. Технику не так использовал, подвез кровать одному рыбаку — и посыпались громы и молнии, все же мы с Геннадием Ивановичем добились правды, что ни говорите. Ее приказом не убьешь.

Спрашиваем про мотоневодник:

— Оправдала себя посудина?

— Еще как! — ответил Михайлов. — Побольше бы такой механизации! Ни весел тебе, ни паруса, всех бы бударочников на них пересадить. А то кто такие бударочники? Те же единоличники, хотя их и двое не лодке. А тут коллектив все же, семь—восемь человек. Хорошая посудина! Дать бы ей крепление потвёрже — смело в море можно бегать. Ходим и так, однако чуть моряна задышит — беги, где спокойнее. А не реке — милое дело.

Жалобы принимаете? — неожиданно обратился он к нам. — Насчет «незаконника»? Ловим мы, к примеру, пузанка. Снасть — сбруя, по-нашему, — законная. И вваливается нам беляк-подлещик, а то берш, вроде судачке-подросточка. Что делать? Рыба не виновата, что не знает наших законов, и мы ее не приглашали. Тоже не виноваты. А её не принимают, вываливаем обратно в море. Рыба уже уснула. И вот поверите: целыми мостами, как мы говорим, плавает дохлая рыба по морю. Говорят: сохраняйте молодь. Разве так сохранишь? И морю вред, и людям нет пользы. А рыба замечательная, вкусная... По-моему, так: поймал рыбу законным орудием лова — принимай. А молодь сохранить? Увеличить в сетях глаз, ячею то есть. Как там Куйбышевское море, не слыхали? Заполняется? Про Каспий надо думать. Мелеет. Ну, извините. Некогда.

Он попрощался и зашагал к мотоневоднику, прямой и твердый в походка.

Вскоре покинул меня и Иван Михайлович Зверев. Отправился передавать материал в редакцию.

В Икряное я возвращался один. Времени было достаточно, чтобы обдумать услышанное и увиденное. Трудолюбивый, сметливый н хороший народ — астраханские рыбаки! Насколько больше они сделали бы, будь поменьше любителей крючкотворства, всяческих премудростей   и   благоглупостей!

— И не говорите! — согласился со мной старый рыбак, ехавший хлопотать о пенсии.

О многом мы с ним переговорили за дорогу. Старик всю жизнь рыбачил на той самой «Мартышке», где мы накануне побывали. Как бы подводя итог беседе, он сказал на прощание:

— Здорово нам эта самая бюрократизма мешает. Столько богатства из-за нее гибнет!

Это Надя Тарасова и Нина Максимова — исполнительницы и авторы частушек на злобу дня.

Хорошо побеседовать у костра... Второй справа — Геннадий Иванович Супренков.