В «Книге путешествий» исследователя Самуила Гмелина воспроизведен очень редкий старинный рисунок — учуг. Сейчас это малопонятное слово почти не употребляется, а еще в середине XIX в. кто не знал об учугах, благодаря которым наживали свои богатства купцы Сапожниковы, князья Куракины, Всеволожские и другие?

Учуги — древнейший и варварский способ рыболовства. В народе бытовало мнение, что происхождение учугов татарское. Татары устраивали учуги, или деревянные забойки, которые преграждали путь рыбе, идущей на нерест. В огромном скоплении рыб легко было отбирать ценные осетровые породы.

После присоединения Астрахани к Русскому государству Иван Грозный повелел устроить учуги на протоках: Чагане, Уваре и Яманчуге (Иванчуге). Затем рыболовные забойки были устроены на Камызяке, Бузане и Гурьеве. Все эти учуги стояли на главных, глубоких протоках. В устье рыбу не ловили, чтобы не преграждать ей путь в учуги. При учугах в селениях жили работные люди, занимавшиеся ловом на откупщика. Ватаги были тут же, по берегам.

Однако вернемся к рисунку. Рисунок вызывает большой интерес не только из-за своей редкости, но и потому, что детально передает все тонкости учужного лова.

Узкая, но быстрая протока перегорожена забойкой. Забойка — это крепкие бревна, заколоченные в грунт протоки и скрепленные веревками и жердями. Но забойка не просто деревянный забор. Учуг имеет на рисунке четыре двора-ловушки. Крупная рыба заходила в ловушки, но выбраться оттуда уже не могла. Тут-то ее и багрили ловцы железными темляками, а потом втаскивали в лодку. Крупных белуг волокли к берегу по воде.

Неизвестный художник XVII в. изобразил лов рыбы на учуге сверху, как бы с птичьего полета. Это дало ему возможность показать не только всю схему рыбных ловушек, но и правильно изобразить расстановку ловцов в лодках.

Приблизительно в то же время сделал рисунок учугов на Волге голландский парусный мастер Стрюйс. И хотя голландский путешественник выгравировал на меди целую панораму учужского промысла с множеством кораблей и лодок с деревянными частоколами через всю реку, его картина уступает по точности изображения рисунку русского художника.

Тот же Стрюйс писал о дешевизне рыбы: «Рыба и мясо продаются в Астрахани за ничтожную цену. Крупный осетр или карп в 30 фунтов весом, или 25 сельдей, таких жирных, каких я никогда не видел в Голландии, стоят один стейвер. Кроме того, здесь множество окуней, линей, щук и судаков, по своему вкусу и виду напоминающих слоистую треску...»

Однако в верховых городах и в Москве астраханская рыба ценилась дороже, и вся выгода от ее продажи доставалась астраханским промышленникам и купцам. Особенно богатые рыболовные угодья были захвачены духовенством. Только что построенный в Астрахани Троицкий монастырь жаловал сам царь Иван IV. В одной из своих грамот царь писал: «А буде кто через сию нашу Великих государей жалованную грамоту архимандрита Рувима и строителя старца Феодосия с братией в том монастыре станут обижать и в тех монастырских водах и в урочищах будет насильно рыбу ловить или ниже их монастырских учугов, дерзнет забойки ставить или учуги запирать и тем людям от нас Великих государей быть в великой опале и наказании...»

Церковь сказочно богатела за счет дарового труда приписанных к учугам работных людей. И большинство из них были колодники, сосланные в Астрахань за «воровство». Было много и пришлого люда. Нужда заставляла браться их за самый тяжелый учужный труд. Церковники зорко следили за ходом работ на рыбных промыслах. Стоило кому-либо нанести малейший ущерб доходам монастырей, как в Москву летели челобитные.

В 1627 году архимандрит Рафаил с братией жаловался царю Михаилу Федоровичу на торгового человека ярославца Дружину Назарьева, что он 18 августа «...насильством заложил горловину и протоки Карасы ниже Иванчуга, в которую идет в учуг рыба».

По царскому указу забойку промышленника Назарьева велено было разломать.

Право и правда всегда оставались на стороне монастыря, если даже нарушались церковные установления. Например, митрополит Иосиф разрешал курить «патриаршим водолазам», хотя остальных смертных церковь за курение греховного зелья сурово карала. Дело в том, что работа водолазов была самой опасной и трудной. Для того, чтобы установить учужную забойку с ловушками, приходилось нырять глубоко под воду и скреплять частокол. Под водой приходилось действовать топорами и ножами, выполняя довольно сложные работы. Во время работы водолазы дышали под водой через длинные камышовые трубки. И трудились там не одиночки, а целые отряды ныряльщиков во главе со своими атамана¬ми. Работали и в осеннюю стужу. Тогда им разрешали выдавать даже вино. Так, однажды старец Иосиф привез в Астрахань по распоряжению патриарха 40 ведер «зелена вина для учужных водолазов».

Один из водолазов обязательно присутствовал и при багрении. Так, на описанном выше рисунке ныряльщик сидит один с шестом в лодке. Лодка находится по течению к забойке, чтоб и при погружении водолаза вода прибывала к учугу. А нырять приходилось часто. При большом скоплении рыб забойка местами ломалась, и ее необходимо было подправлять.

В обязанности ныряльщиков входило «в воду лазати и дыри в учуге заделывати, чтоб ходу рыбе не было».

Обработка рыбы производилась резальщиками и солильщиками. Резальщики приготовляли рыбу для засолки, что требовало особых навыков. В нарядные записи резальщиков вносились условия, по которым они должны «рыбу резати длинныя и косячная, осетры и белуги и шевриги мастерски, чтобы режучи рыбы не портить и хрящей не подрезывати».

Солильщики должны были натирать рыбу солью и укладывать в стопы. На каждом учуге имелся также икряной мастер, изготовлявший икру, и клеевщик, делавшей клей и вязигу.

В 1704 году по указу Петра I все монастырские и частные рыболовные угодья перешли в государственное ведомство, под управление рыбной конторы. Великий реформатор хотел монополизировать рыбный промысел, приносящий огромные доходы. В октябре 1722 года Петр I, находясь в Астрахани, посетил рыболовные учуги в Камызяке и Иванчуге. Придавая большое значение экспорту каспийской рыбы, царь указал: «Опробовать рыбы для отпуску за море таким образом: солить свежих осетров, изрезать и закупоривать в небольшие бочки, других варить в тузлуке и наливать уксусом, так же опробовать наливать рыбьим жиром и в таких же бочках закупоривать. Оные пробы делать как из осетров, так и из севр (севрюг). Опробовать же солить сельди, которые в Каспийском море...»

В 1762 году все рыбные промыслы, казенные воды и учуги были отданы астраханскому «градскому обществу». Однако все выгоды перепали не городу, а нескольким известным купцам, из которых ежегодно выбирались два туза — управляющие. Управляющие жили на широкую ногу, имели за городом роскошные дачи, устраивали частые пиры. Главнейший доход получался с учугов. Уловы были огромные. 3 ноября 1771 года в течение двух часов на одном из учугов было поймано 500 белуг, каждая весом от 40 до 70 пудов.

Академик Озерцовский в своем описании Астрахани в 1783 году упоминает о четырех старых учугах: Вельском на роке Белой, Бирюльском на реке Бирюле, Басаргинском на реке Басарге и Урустобском на реке Волге. Басаргинский учуг был пожалован царем архиепископу Пахомию в 1645 году взамен обмелевшего Чуркинского и славился большой доходностью. При этом учуге была церковь св. Иоанна Богослова. Но в 1719 году священник с причтом были изгнаны за лихоимство работными людьми. На Урустобском учуге также была церковь. И оттуда через два года изгнали священника.

В марте 1733 года астраханская гарнизонная канцелярия сообщила епископу: «Имеющаяся близ Седлисто-бугоринского магазина церковь Божия запустела и стоит без пения божественной литургии многие годы...»

Однако нового священника на учуг так и не послали—промысловое значение урустобеких вод упало. Про Красноярский учут в конце XVIII в. писалось: «И ныне те воды лежат впусте».

Число казенных "учугов в то время было неопределенное. Дело в том, что в некоторых протоках горловины засыпало песком, и прибылая вода, разливаясь очень широко, делала лов рыбы невозможным.

Более устойчивыми оказались четыре учуга: Иванчугский, Уваринский, Камызякский и Чаганский.

Но в начале XIX в. Чаганский учуг перешел в частные руки. В небольшой прекрасно оформленной книге «Астраханская флора (Карманная книжка на 1827 год)», изданной Николаем Розенмейером в Петербурге, есть литография павильона Чаганского промысла. Ступени роскошного павильона спускаются к самой воде. Здесь же видна и учужная забойка.

Автор так описывает причину появления павильона на берегу протока: «Здесь, миновав забойку, или, лучше сказать, хитрую западню, построенную из свай поперек протока — для удобнейшего уловления рыбы, мы усмотрели на берегу противоположном селение и подле самого плота, для . складки рыбы устроенного, красивый в новейшем вкусе отделанный павильон, окруженный великолепною колоннадой. Этот павильон был построен иждивеньем первостатейных купцов братьев Сапожниковых в 1825 году по случаю ожидаемого приезда АлександраI». Кроме Сапожниковых, крупными арендаторами учужных вод были князья Куракины.

Сенатор Л. Свиньин, бывший в Астрахани в 1828 году, описывал учуги так: «Весною соберется до тысячи лодок, и когда беляк войдет в учужные горловины, то ловят плавными сетями: ускользающая от сетей рыба попадает в «бани», откуда баграми ее вытаскивают». (Банями назывались ловушки между забойками, как показано на рисунке).

Но ловили рыбу не только сетями, использовалась крючковая спасть. В записках Свиньина говорится далее: «...более ста лодок полетели на верную добычу, каждая к своему счалу (крючковая снасть), мы па косной лодке пустились объезжать их. Зрелище сие превзошло все виденное мною на этой реке: рыбаки беспрерывно вытаскивали из воды огромных осетров, белуг и севрюг, убивая их с необыкновенным искусством и проворностью колотушками или разрезая им мгновенно нос острым ножом...

Я видел на плоту сотню огромных рыб, положенных без дыхания у моих ног. Сильный рыбак с топором в руках рассекал им головы с удивительной точностью, тотчас же надрезал спины острым ножом, вытягивая жилы из хрящей...»

В конце 1843 года в Астрахань была назначена ревизия под руководством князя Гагарина, с которой прибыл и И. С. Аксаков, будущий русский публицист, сын писателя С. Т. Аксакова.

Иван Сергеевич только что окончил училище правоведения и оказался в свите князя в качестве чиновника. Ревизии подлежали дела астраханской рыбной экспедиции. Аксаков очень образно передавал в письмах впечатления от этого щекотливого дела: «Ревизовать рыбную контору, все равно что дотронуться до пыльного платья: вся контора делается полна пылью».